— Но ведь никто не собирается ввозить сюда нечто, хоть в малейшей степени связанное с радиацией, с атомом… — пожал плечами Багловский.
— Конечно, не собирается, — сказал Данил. — Ну и что? Настоящая, штучная клевета как раз и должна быть, во-первых, смачной, во-вторых, фантастичной.
Обвинения в неуплате налогов, педофилии или контрабанде водки даже здесь выглядят уныло и читающей публике насквозь неинтересны. Зато радиация — это звучит. Ядерные отходы — это звучит…
— Мне так и не удалось выйти на источники… — сказал Багловский.
— А я вас за это и не собираюсь виноватить, — великодушно сказал Данил. — Возможности у вас довольно скромные, а источник, надо полагать, закопался глубже, чем достает ваш экскаватор… В общем, пока что меня вполне устраивает тактика вашей «паблик рилейшен». Оксана Башикташ и в самом деле чертовски сексапильна, я уверен, репортерам еще долго не надоест любоваться ее ножками и домогаться телефончика. Скажу вам откровенно, будь я помоложе, тоже, глядишь, домогался бы. Но этой тактики не хватит надолго, пока что нас цепляют исключительно маргинальные газетки, то есть народофронтовская туалетная бумага. Однако те западноевропейские газеты, что легонько по нам проехались, к желтым уже не отнесешь. Значит, в игре приличные деньги. Если здесь, в стране, наши таинственные противники не станут ограничиваться маргиналами, а впрыснут хорошие бабки в читаемые, коммерческие, популярные газеты — легко предвидеть, чем кончится. Те же самые прыткие современные мальчики весьма искусно и квалифицированно польют Оксану грязью, невзирая на ее юбчонки и вырезы. Есть такое свойство у денег — подавлять здоровые, нормальные инстинкты. Высмеют, грязью польют…
— Резонно, — задумчиво сказал Багловский.
— Еще как, — кивнул Данил. — Мало того… Где-то идет утечка информации, Виктор. В первый день я был с вами излишне резок, извините… Поторопился, понервничал. Все сложнее, где эта чертова утечка, определить пока невозможно. То ли в вашей структуре… то ли метастазы пошли глубже и протечка — в самом «Интеркрайте». Не удивлюсь, если Климов… — Он досадливо махнул рукой, помолчал. — Короче говоря, до окончательного выяснения отсекаем от операции всех нижних чинов. Только мы трое, командный состав, — поскольку я в вас уверен, да и в себе, знаете ли, тоже… — Он двумя пальцами достал из бумажника небольшую фотографию. — Этот человек прибывает завтра утром московским поездом. И так уж легли карты, что о его прибытии стало известно другой стороне. Не спрашивайте, откуда я это узнал, все равно не скажу, дело тут не в недоверии, у каждого командира должны быть свои секреты… Если он сойдет с поезда нормальным путем, на вокзале, засветится моментально. А этого нельзя. Нам нужно выиграть хотя бы сутки, только сутки.
— Значит, насколько я понимаю, его поездку отменить нельзя? — спросил Паша.
— Правильно понимаешь, — сказал Данил. — Он непременно должен приехать завтра. И хотя бы на сутки выпасть из поля зрения нашего противника. — Он нехорошо оскалился. — А там, с божьей помощью, и сможем кое-кому основательно прищемить хвост… Ну, понимаете свой маневр?
— Не совсем, — признался Багловский.
— Стратеги… — беззлобно ухмыльнулся Данил. — Если отменить поездку нельзя и на вокзале непременно будут торчать шпики… Ну, ребята, что-то вы резко поглупели. Надо снять его с поезда по дороге. Гениальная голова у вашего шефа, а?
— Черт, действительно… — сконфуженно фыркнул Беседин. — Я просто до сих пор немного теряюсь в такой ситуации…
— Понятно, — сказал Данил. — Мне и самому слегка непривычно… да и унизительно чуточку, чего там. Привыкли работать в открытую, не прячась, чувствуя за спиной мощный концерн… Что поделать, придется пока уподобиться большевикам образца года этак девятьсот третьего, когда весь мир идет на тебя войной… Итак, только вы двое. Меж российской границей и столицей много мест, где останавливается московский скорый?
— Дайте подумать… — наморщил лоб Багловский. — Так… Ромены — три минуты, Орешковичи — пять, Жабрево — три. Это — глядя от границы.
Расстояние, соответственно…
— Расстояние берите о т столицы, — уточнил Данил.
— Можно приблизительно? Точно я сейчас не помню.
— Приблизительно, конечно…
— Жабрево — полсотни километров, Орешковичи — сто двадцать, Ромены…
— Стоп, — поднял ладонь Данил. — Ромены можем исключить. Значит, так.
Возьмете машину, рассчитаете все точно. В Орешковичах один из вас сядет на поезд. В поезде отыщет нашего и до Жабрево в контакт не вступает: осматривает, выявляет возможную слежку и все такое прочее… Второй, из кожи вон вывернуться, должен к моменту прихода скорого в Жабрево уже быть там…
— Ну, в таком случае в машине нужно оставаться мне, — сказал Багловский. — Я-то здешние дороги знаю лучше.
— Резон, — кивнул Данил. — Значит, в поезд садится Паша, а вы, Виктор, устраиваете ралли по дорогам… да не в буквальном смысле! Исхитритесь правил не нарушать и ГАИ не попадаться. В Жабрево выходите все трое и катите в город. Вот, держите. — Он достал ключ на никелированном брелоке, подтолкнул его через стол к Багловскому. — Улица Талашкевича, восемьдесят один, квартира пять. Учтите, я вам отдаю свою персональную, личную и, подчеркиваю, единственную незасвеченную «хазу», так что вы уж постарайтесь, орелики, ее не засветить, иначе обижусь. Крупно.
— А дальше? — спросил Паша.
— Дальше? — повторил Данил. — Дальше вы поступаете в его полное распоряжение. На ближайшие сутки. Обеспечить передвижения, связь, контрнаблюдение… да все, что потребуется. Вплоть до девок, если такое желание возникнет. И никакого подобострастия, судари мои. Вежливость, корректность — и не более того. Он большой человек, но это еще не значит, что мы должны гулять перед ним на цыпочках, у «Интеркрайта» собственная гордость… Вопросы есть?